О свободе в православии

(из книги о.А.Кураева "Церковь в мире людей")

"..- Что Вас печалит сегодня в Церкви?

- Печаль у христиан всегда одна: граница между миром и Церковью (в том числе и во мне самом) проходит не так резко, как нам хотелось бы. И поэтому те болячки, которые возмущают нас даже в неверующих людях, мы, тем не менее, проносим сами в себе в Церковь. Каждый из нас контрабандист, который проносит в Церковь массу светских предрассудков .

Ну, например, мы возмущаемся невежеством наших с вами современников в вопросах религии. И в самом деле - трудно сохранить спокойствие при виде повальной моды на оккультизм, гороскопы и тому подобное. Но, с другой стороны, разве у людей церковных иное, менее равнодушное отношение к религиозному просвещению? Болезнь одна и та же. И в миру, и в Церкви люди ищут легких решений, магических, технических. Кажется, что можно просто что-то скушать, и все станет хорошо. Однажды Мережковский очень точно сказал, что невежество подобно сальному пятну на газетной бумаге: оно очень быстро впитывается в бумагу, распространяется по ней и становится трудно выводимым .

- Нормальное церковное мировоззрение - это два цвета?

- Два цвета понадобятся вам только на суде человеческом, когда вас приведут к суду, требуя отречься от Христа. Вот тогда ваш ответ будет: да-да, нет-нет, а все остальное было бы от лукавого. А в реальной жизни оттенков очень много. Ну как в двух цветах объяснить отношение апостола Павла к идоложертвенному - можно есть или нельзя? Как-то в Ноябрьске я пробовал пояснить позицию апостола, а один молодой человек все вскакивал и кричал (уж не знаю - харизмат, протестант или так просто болящий): "Что вы все так усложняете? Можно сказать – "да-да", "нет-нет"?». Сказать-то можно. Но это уже будет авторским «простецким богословием», а не Павловым.

Жизнь не сводится к простоте. Прост ли ответ на вопрос о конце Ветхого Завета? Когда прекратился ток благодати через еврейский храм? Когда си¬нагоги стали, скорее, сборищем сатанинским, нежели собранием благоверных людей? С точки зрения богословия - с момента распятия Христа: пала завеса в Иерусалимском храме. Но церковная история усложняет эту схему: апостолы и по Воскресении Христа ходили в Иерусалимский храм, приносили жертву по закону. И хотя закон уже умер во Христе, апостолы исполняли закон. Как это согласовать? Это не сводится к какой-то простенькой формуле. Так что богословских вопросов очень много. И они сложны. Людям же зачастую хочется легких простых решений. Но самая простая вещь на свете – это вообще атеизм: «Бога нет, Христа не надо, мы на кочке проживем!». Вот уж предельная простота.

— Я полагал, что в Церкви существует единое мнение по всем вопросам.

— Формулировки догматов принимаются всеми церковными людьми. А вот уже оттенки их истолкования разнятся (например, даже святые отцы по разному понимали термин «ипостась»). Еще больше различий будет в понимании того, какие именно следствия и как следуют из общепринятых догматов. Наконец, есть огромное количество вопросов, на которые мы смотрим из догматов. Понимаете, когда мы, церковные люди, смотрим НА догматы, мы едины. Но вот нам нужно повернуться и смотреть друг на друга и на нецерковный мир, нужно уяснить для себя вопросы, не изъясненные Вселенскими Соборами. Смотреть с позиций вероучительного церковного предания, то есть – ОТ догматов. Но смотреть на разное и довольно-таки разными глазами. Вот тут, и начинается пространство проблем и дискуссий. Тут в силе слова апостола Павла – «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11,19). Тут являют себя церковные умницы и церковные же дураки.

Однажды я видел донос на себя, который гласил: «До чего дошел диакон Кураев. Когда его спросили, как научиться молиться, он сказал — выучите молитву «Отче наш» и молитесь ею. Как он смеет так советовать, если святые отцы говорят, что молиться надо только Иисусовой молитвой, а «Отче наш» злоупотреблять нельзя». Естественно, святые в этом доносе были безымянные.

— Это происходит от недостатка образования?

— Конечно. Тот, кто недостаточно начитан в Отцах, в богословской литературе, склонен первое же попавшееся ему суждение принимать за учение Церкви. Так люди сами создают странное Православие и затем не желают с этим своим рукотворным идолом расставаться.

Кроме того, во всех конфессиях есть такая бо¬лезнь - парохиализм. От греческого слова «парикия» (приход), по румынски звучащим как «парохия». В общем – «приходизм». Когда человек считает, что привычки его прихода - это и есть вся церковь. Ему бывает очень неприятно узнавать, что Православие может быть разным. Что все гораздо сложнее.

Лишь со стороны кажется, будто Церковь – это сплошная казарма. Либеральная пресса так и пишет: «Вместо коммунистов пришли попы». И, соответственно, люди боятся попасть во «вторую КПСС». Поэтому миссионерски важно показать, что пространство Церкви – это пространство мысли, пространство дискуссии, что мы признаем за человеком право на ошибку. Если человек ошибся, то за этим не последуют оргвыводы, запреты, анафема. Есть, конечно, вещи, в которых мы безусловно должны быть едины, а есть пространство разнообразия.

Как-то я встретился с одним юношей-старообрядцем, который сам еще не до конца осознал свое «староверие», присматривался. И вот он решил малость на меня «наехать». Я же ему говорю: «Ты действительно хочешь, чтобы церковная жизнь строилась по заветам древних святых отцов?» «Да, конечно, поэтому-то я - старовер». «Но посмотри на вот эту заповедь одного из тех двенадцати святых отцов, которых Вселенские соборы называют нормой Православия, а именно блаженного Августина : «В главном – единство, во второстепенном – разнообразие, и во всем – любовь». Теперь скажи мне, в чем староверы разрешают разнообразие?»

Он задумался и сказал: «Я подумаю, потом приду». Но так больше и не пришел…

Я не претендую на то, чтобы всегда быть голосом Церкви и выражать официальную позицию. Часто я просто говорю о своем понимании некоторых проблем. Еще раз повторяю – когда речь идет о проблемах, не имеющих соборно-догматического оформления (ибо согласие с догматами Вселенских Соборов есть минимально необходимое условие членства в Церкви).

Церковная речь не сводится только к перебиранию и цитированию догматов. Есть огромное количество вопросов из жизни, а не из Библии. И вот эти не-догматические вопросы разные священники и богословы решают по-разному.

Это то, что пугает многих в Православии, и то, из-за чего я в него влюбился. Действительно, очень сложно жить в таком состоянии свободы. Католикам хорошо: у них есть папа: Roma Iоcuta — causa finita (Рим сказал — дело закончено»). Баптистам тоже легче: у них бумажный папа - Библия. Привел нужную цитату — и все, думать больше не надо. Мозги отключаются, точнее, работают только в режиме «поиск» (поиск нужной цитаты).

У православных все гораздо сложней. Здесь вопросов больше, чем ответов. И ответы часто бывают разные. Поэтому вопрос истины в Православии – это не вопрос дисциплины и послушания. Это вопрос любви. Тот святой, которого ты понял и полюбил, становится для тебя авторитетнее (если в каком-то вопросе он расходится с другим святым). Тот священник, которому ты открылся, которого ты выбрал (а духовника для себя каждый выбирает сам) — он и становится для тебя голосом Церкви. Думать же, выбирать, любить — надо учиться самому.

Человек, когда приходит в церковь, неизбежно оказывается дезориентирован. Это хорошая дезориентация. Тут верны слова Ницше: «Нужно иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду». Когда человек проходит через покаянный кризис из неверия к вере, если этот кризис настоящий, если человек всерьез приходит к вере, то поначалу у него обязательно должно появиться чувство никуда-не-годности всех его прежних знаний. Будь я хоть трижды профессор, я должен быть готов учиться у любой бабулечки, потому что в церковных делах она понимает больше. Если у человека, входящего в церковь, нет такой решимости, то он никогда не воцерковится. Если неофит не готов слушаться самую обычную церковную бабку, это значит, что такой человек ищет себя в Церкви, а не Христа в себе. Всеверие же – это следствие нормального покаянного кризиса.

Но то, что нормально в детстве, ненормально позже. Памперсы хороши в младенчестве, но шагать в памперсах по жизни было бы странно. Изначальное неофитское вседоверие со временем может вылиться в серьезный кризис. Я бы назвал это искушением изосакральности, когда для верующего все одинаково свято, все церковные голоса воспринимаются как голоса назидательные .

Если он не научится искать голос Церкви, не научится ориентироваться в многообразии церковных голосов, то он рискует повредить свою душу. Если в сознании начинающего церковного человека все одинаково сакрально и авторитетно, если для него одинаково дорог и голос «почетной прихожанки», и голос настоятеля, и голос листовки, набранной церковно-славянским шрифтом, и мнение Евангелия, суждение Патриарха и интернет-сплетня, советы профессиональной паломницы и определения Церковного Собора, то голова закружится, завьется… Знаете, когда человек находится в магнитной аномалии, он не может ориентироваться по компасу. Если все небо высвечено Полярным сиянием, невозможно распознать яркость и различие звезд. Нельзя найти ориентиры в стандартных блочно-панельных «Новых Черемушках» или в искусственных лесопосадках среди деревьев одинакового возраста и породы.

Вот и церковные звезды и звездочки надо различать. Неофит искренне желает быть церковным послушником. Но чтобы слушаться, надо слышать. Надо уметь расслышать голос Церкви. А где он? В чьих устах?

Помнится, вскоре после своего вхождения в Церковь, я стал думать над этими вопросами. И подошел к своему приходскому священнику: «Батюшка, я понимаю, что мирянин должен слушать священника. Но ведь и священник может ошибаться. Понимаю, что более высокая инстанция - епископ. Но и епископ в Православии не обладает статусом непогрешимого оракула. Понимаю, что надо верить в то, что сказанное тебе вот именно сейчас именно этим епископом надо воспринять как волю Божью. Но вот если справа от меня стоит один епископ и говорит одно, а слева стоит другой епископ и в ту же самую минуту говорит другое – кого я должен слушать?». Реакция спрошенного батюшки была совершенно нормальна - он рассмеялся. Сцена и в самом деле была комична: стоит 19-летний юнец и разглагольствует: слева от меня – один епископ, справа - другой… Кстати, в ту пору я еще живьем не видел вообще ни одного епископа. Но сегодня-то такие случаи в моей жизни бывают! Так что сцена была смешной, а вопрос все равно –серьезен.

По мере нравственного взросления человек должен выработать в себе аксиологию, учение об иерархии ценностей. Именно - ценностей, хороших реалий. Разные ценности и авторитеты иногда входят между собой в конфликт. Из подобного рода столкновений надо учиться выходить. Без этого человек травмирует и себя и окружающих своей не достаточно осмысленной верой.

Неофиту необходимо по пути своего воцерковления создать иерархию ценностей, иерархию авторитетов (точнее, не столько создать ее самому, сколько понять ее наличие в Православии).

Для этого необходимо научиться думать. Надо придти к пониманию, что, в ряде случаев в Православии нет легких ответов или нет общецерковного мнения. Мир Церкви – он сложен, потому что человечен. Разные люди. Разные вкусы. Разные понимания и разная способность понимать. В этом мире надо учиться жить, ориентироваться, думать. Единство Церкви определяется единством нашей веры во Христа, а не единообразием наших суждений о современной культуре или политике.

Для меня, например, первый признак воцерковленного человека – то, что он запрещает себе по каждому случаю говорить «Церковь учит». Соответственно, примета церковно-грамотного журналиста в том, что он не вопрошает: «Что Церковь думает об этом?». Это же глупо – подойти к диакону и спросить, что Церковь думает по этому вопросу.

Еще более глупо задать вопрос - «А как Церковь относится к “Гарри Поттеру” ?» А никак не относится. А много чести «Гарри Поттеру» – чтобы Церковь к нему как-то относилась. Ибо если бы было сформулировано именно отношение Церкви (всей Церкви) к этой сказке, это означало бы, что из разряда «второстепенного» сей сюжет перешел бы в разряд «главного». А уж чем-чем, а «главным» Гарри Поттер никак не может быть в жизни христианина: ни как предмет его любви, ни как предмет его ненависти.

Церковь высказывает свое мнение только на Вселенских Соборах по вопросам вероучительным. По новым, актуально-сиюминутным вопросам от имени Церкви может говорить Патриарх, Синод, Архиерейский Собор. Но я не могу себе представить Архиерейский Собор, в повестке дня которого под пунктом 15 значится: «Выработка отношения к Гарри Поттеру».

Я могу говорить от имени Церкви, когда я излагаю Символ Веры, когда я излагаю тезисы, с которыми согласна вся Церковь и которые утверждены нашими Соборами. Но есть очень много дискуссионных вопросов. И в этом случае я обязан честно предупредить: знаете, вот по этому вопросу - это лишь моя позиция, у других богословов она может быть другой, но моя позиция такая, и я считаю, что она не противоречит Православной традиции.

Только если человек делает различие между своим сиюминутным мнением и мнением Церкви, между какой-либо публикацией и мнением Церкви, только в этом случае он действительно сможет брать то доброе, что есть у разных церковных людей, при этом не превращая самих этих людей в оракулов."

 

Свобода

В учебниках догматического богословия среди свойств человеческой души обычно указывается такое свойство, как свобода. Однако, свободу нельзя рассматривать как свойство только лишь души. Если, например, разумность — это свойство, которое принадлежит только душе, в душе имеет свое основание, но никак не в теле, то свобода — это нечто такое, что принадлежит не только душе, но человеку как таковому. Это скорее характеристика не души, а личности, состоящей из души и тела.

О свободе можно говорить в двух смыслах: с одной стороны, о свободе формальной или психологической, и о свободе нравственной или духовной, с другой. Православная антропология различает в человеке две воли: волю физическую как способность желать и действовать ради удовлетворения желания, и волю гномическую как способность самоопределяться по отношению к желаниям своего естества, т. е. избирать одни желания, а другие отвергать.

Формальная (психологическая) свобода — это способность направлять свою волю, деятельность на те или другие предметы, избирать тот или другой путь, отдавать предпочтение тем или другим побуждениям к деятельности. На этой способности человека основаны многие заповеди Свщ. Писания. Втор. 30, 15: "Вот, Я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло". И дальше говорится о необходимости делать выбор между этими предложенными началами. В Ис. 1, 19-20: "Если захотите и послушаете, то будете вкушать благо земли. Если отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас". Эта формальная свобода сохраняется у человека и после грехопадения, она сохраняется даже в аду. Сама по себе формальная свобода вовсе не является признаком совершенства. Скорее наоборот, она свидетельствует о некотором несовершенстве, поскольку Бог не имеет воли гномической, т. к. не имеет потребности выбирать из различных возможностей. Любой выбор всегда связан с некоторым несовершенством: незнанием, сомнением, колебанием, а Бог всегда в совершенстве знает Свои цели, и средства для их достижения. Поэтому Бог является совершенно свободным Существом. Он свободен в том смысле, что Он всегда является таким, каким хочет быть, и всегда действует таким образом, каким желает; ничто Ему не препятствует, никакая необходимость, ни внутренняя, ни внешняя, Ему не довлеет. Такая свобода называется свободой нравственной, духовной. Сама по себе способность выбора еще не делает человека свободным, потому что желания человека и его возможности не всегда совпадают. Человек часто желает того, что не может осуществить, и, наоборот, нередко вынужден делать то, чего делать не хочет. Наиболее ярко в Свщ. Писании эта мысль выражена в Рим. 7, 19-23: "Доброго, которого хочу, не делаю, злое, которого не хочу, делаю". Поэтому путь к подлинной свободе лежит через освобождение от тирании греха и от власти природной ограниченности, которая, сама по себе не являясь грехом, является следствием грехопадения. О необходимости стремиться к такой свободе много говорится в Новом Завете. Спаситель говорит: "Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 31-32). "Всякий, делающий грех, есть раб греха... Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете" (Ин. 8, 34-36). Апостол Павел говорит: "Закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти" (Рим. 8, 2) и восклицает: "Где дух Господень, там свобода!" (2 Кор. 3, 17). Иными словами, через причастие Божеству, через соединение с Богом, человек приобщается к той свободе, которой обладает Бог, и сам обретает свободу, освобождаясь от власти греха и от природной необходимости.

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)